Распечатка — это письмо. Я говорю себе, что мне совершенно необходимо прочитать его прежде, чем оно попадет в руки к Хлое, — а вдруг в нем есть что-то такое, из-за чего она может расстроиться?
Моя дорогая Хлоя,
ты для меня самый главный человек на земле. И так будет всегда. Я — твой отец, и это никогда не изменится, а ты — моя любимая дочь.
Хлоя, ты — удивительная. Где бы ты ни появлялась, люди тянутся к тебе. И не потому что ты самая красивая на свете (хотя так оно и есть), не потому, что ты самая умная на свете (хотя так оно и есть), но потому что ты — самый главный человек в моей жизни. Я хочу видеть и слышать тебя дни напролет, всю свою оставшуюся жизнь.
Я очень расстроен в последнее время, после того, что произошло с твоим братиком. Я не хочу, чтобы ты видела меня таким. Но очень скоро я приеду, и мы наконец увидимся, моя дорогая девочка, и я буду самым лучшим отцом, каким только можно быть, буду таким отцом, каким я мечтаю быть, таким отцом, который нужен тебе.
Хлоя, у меня есть к тебе одна просьба. Постарайся не погружаться с головой в то, что произошло с Ноем, и не теряться в догадках, как именно это случилось. Вместо того чтобы злиться и тосковать, постарайся наладить с ним связь, почувствуй его — когда сидишь в саду, или играешь со своими животными, или держишь в руках его любимого медвежонка Эдварда. Я не прошу тебя забыть о нем. Я не прошу сдаваться и оставлять надежду. Я прошу тебя любить. Прошу тебя жить. Жить заново, как живет трава на выжженном поле, как оживают деревья. Ной наверняка желал бы тебе именно этого.
Я люблю тебя!
Твой навсегда,
папа
xxx
От письма за милю веет Алистером: узнаваемые обороты, композиция и вся та пафосная чушь, от которой у меня когда-то вырастали крылья. И характерно ведь, что письмо напечатано, а не написано от руки: то есть он провозился с этим текстом на компьютере, вылизал его, прежде чем пустить на принтер.
Но что-то меня смущает. Не могу понять, что именно, но мне не по себе.
Я перечитываю письмо еще раз, когда из школы приходит Хлоя.
— Как прошел суд? — спрашивает дочь.
Она плакала. Вид у нее такой грустный. Она и в самом деле горюет, тоскует и злится. Я вспоминаю, что я чувствовала когда-то давным-давно, читая письма Алистера: какое ликование, какой восторг. Жаль, что однажды пришлось осознать, что все это — полная чушь.
— Солнышко, — говорю я. — У меня для тебя кое-что есть. От папы.
26
Джоанна
Два года спустя
Настало время послушать Ноя.
До прибытия в Глазго Джоанна понятия не имела, что у нее осталась его запись. «Прибытие» — это красиво сказано. На самом деле ее депортировали и поместили в учреждение для душевнобольных — таких же, как она. Вот такое было прибытие. Поначалу в клинике она слушала Ноя с утра до вечера, каждый день. Слушать его было мучительно, и они забрали у нее телефон Алистера.
Психологиня оказалась не такой уж и идиоткой, но Джоанна не видела смысла в дальнейших сеансах. Ходила к ней на прием, просто потому что ее обязали это делать. Так же как встречаться со своим куратором из уголовной юстиции, посещать врача и принимать антидепрессанты.
На последнем приеме психологиня объявила, что Джоанна уже готова к тому, чтобы получить телефон обратно.
— Но не слушайте ту запись, — сказала она. — Не стоит бередить рану. А если никак не сможете без этого обходиться, установите себе ограничение: прослушивать не больше определенного количества раз. Выделите полчаса в день на оплакивание сына и в этот промежуток времени позвольте себе послушать запись не больше одного раза, ни в коем случае не делайте этого все полчаса, не прокручивайте снова и снова, как в Леверндейле.
— Я больше не испытываю боли, — сказала Джоанна.
Психолог посмотрела на нее недоверчиво.
— Неужели?
— Вы читали «Анну Каренину»? — спросила Джоанна.
— Нет.
— Там главная идея — что на чужом несчастье счастья не построишь.
Психолог кивнула, ожидая, что Джоанна продолжит свою мысль.
— Месяц назад Александра вышла замуж за Фила. Хлоя была подружкой невесты. В Сети есть фотографии со свадьбы.
Психолог снова кивнула.
— Они счастливы! — произнесла Джоанна, радостно улыбнувшись.
— К чему это вы? — растерялась психолог.
— Я хочу сказать, что на этом я могу построить свою жизнь.
Какое-то время назад Джоанна посадила два деревца лилли-пилли. Одно уже достигло высоты в шесть футов посреди ее странноватого, обнесенного каменной стеной садика, расположенного в районе Поллокшилдз на юге Глазго.
А второе дерево, по правде говоря, она посадила не сама. Но купила участок земли, на котором оно теперь растет, и попросила мисс Эймери посадить сизигиум за нее. Мисс Эймери не стала спрашивать зачем, а просто выполнила просьбу.
Это второе дерево вымахало уже на все двенадцать футов. Наверное, дело в австралийском солнце. Джоанна узнала, каким высоким стало дерево, потому что страничка Фила в «Фейсбуке» была доступна всем. Месяц назад он выложил там две фотографии со свадьбы, состоявшейся в Хилсвиллском приюте для животных, а на прошлой неделе — снимок, сделанный на заднем дворе его дома в Пойнт-Лонсдейле.
«Знаменитое воскресное барбекю от Фила!» — гласила подпись.
Фил и Александра дружно хохочут, он наливает жене шампанского, и барбекюшница наполнена сосисками и бургерами. В садовом кресле на площадке, посыпанной щепой, лежит Хлоя, и на животе у нее свернулся клубочком симпатичный терьер. Небо — ярко-голубое, и дерево, которое посадила мисс Эймери, перегибается через забор с соседнего, заброшенного участка. Его ветви увешаны роскошными темно-розовыми ягодами.
Джоанна скопировала фотографию и увеличила, чтобы получше рассмотреть дерево.
Ну да, как она и предполагала, на одной из веток сидит ярко-красная розелла с сине-желтыми крыльями.
Она назначила себе для оплакивания полчаса, с пяти до половины шестого утра. В это время в Австралии обедают. В Шотландии стояло лето, поэтому к пяти уже рассветет.
Джоанна съела восемь ложек натурального йогурта и двадцать минут занималась йогой у себя в гостиной. Потом прочитала семнадцать страниц — больше, чем осилила в прошлый раз, это был хороший знак.
Она взглянула на часы: 4:53. Огонь для барбекю уже вовсю пылает.
Она постелила одеяло на земле под деревом лилли-пилли. Вставила в уши наушники и снова посмотрела на часы.
Запись была голосовым сообщением, которое Джоанна оставила Алистеру. Когда, точно уже не вспомнить, но, кажется, за день или за два до поездки.
— Звоню, просто чтобы узнать, в котором часу тебя ждать, — говорила Джоанна. — Позвони мне. Я тебя люблю.
А потом она неудачно нажала кнопку отбоя, и после ее слов в сообщении оказалось записано целых две минуты Ноя. Его плач.
Джоанна ждала, пока часы на телефоне покажут 5:00, и вспомнила вдруг слова мамаши из группы поддержки грудного вскармливания: «Твой малыш пытается что-то тебе сказать. Постарайся его услышать».
Она была неуравновешенной. Когда он был жив, его плач выводил ее из себя. Она думала, что ему плохо, что он ею недоволен, что он кричит на нее: Ты все делаешь не так! Но теперь она полагала, что та мамаша из группы поддержки была права. Он просто хотел до нее докричаться.
Джоанна легла на землю и посмотрела наверх — сквозь темно-зеленые листья.
Она закрыла глаза и сосредоточилась: вот Фил и Александра, они смеются. Вот Хлоя — в кресле на площадке, посыпанной щепками, в тени лилли-пилли. Вот розелла.
И нажала Play.
Благодарности
Работая над этой книжкой, я часто обращалась за помощью — и получала ее большими пачками. Спасибо вам, Лука Весте, Серджо Каски, Изабел Фицджеральд и Лиз Хопкинс, за чтение чернового варианта и живой отклик. Громадный респект Питу и Вики Фицджеральд, Нилу Уайту, Дугу Джонстону, Аллану Гэтри и Фелисити Пирс — за практические советы во всех областях, от уголовного права до марки тампонов и цен на кофе на Коллинз-стрит. Я благодарю моего агента Фила Паттерсона в Marjacq Scripts за его замечания, усердие и добрый юмор. И Сару Савитт в Faber, принявшую этот опус еще на стадии замысла и упорно работавшую над ним вместе со мной.